Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - Ле Корбюзье
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня нет ни малейшего намерения обвинять Школу изящных искусств, я всего лишь хочу попытаться сформулировать ее проблему.
Школы – это плод теорий девятнадцатого века. Благодаря им в области точных наук был достигнут гигантский прогресс; они извратили деятельность, апеллирующую к воображению, поскольку установили «каноны», «истинные», «подлинные» правила – признанные, проштемпелеванные, дипломированные. В эпоху тотального ниспровержения, когда сегодня ничто не похоже на то, что было вчера, они официально учредили препятствие в виде «диплома»; таким образом, они против жизни; они представляют собой воспоминание, блокировку, летаргию. В частности, варясь в собственном соку, вдали от тяжести материалов, сопротивления вещества, титанического прогресса, достигнутого средствами технологического оснащения, они убили архитектуру. Они смешали с грязью ремесла: материал, время, цена. Архитектура, вместо того чтобы быть выражением жизни, незаметно ушла из нее. Прискорбное уродство девятнадцатого и двадцатого веков представляет собой прямое следствие школ. Это уродство не является плодом дурных умыслов, напротив; оно произошло от неоднородности, от непоследовательности, отслоения, возникших между идеей и ее воплощением. Чертеж убил архитектуру. Именно чертежам обучают в школах. Управляет этими досадными происками парижская Школа изящных искусств, защищенная вполне двусмысленным титулом, который есть не что иное, как узурпация созидательного духа былых времен. Наиболее ошеломляющий парадокс заключается в том, что под надзором самых консервативных методик там всё происходит по доброй воле, настойчиво, с верой. Дилемма в самой Школе, учреждении, которое хорошо себя чувствует. Так, паразитируя на высоких и благородных деревьях, омела насыщается их жизненными соками; так раковая опухоль удобно устраивается вокруг привратника желудка или вокруг сердца. Раковая опухоль чувствует себя хорошо! Этот образ можно перенести на столькие явления современности, когда в результате пугающего отвлечения жизненных сил жизнь переходит в лагерь смерти и действует вопреки своей воле. Смерть хорошо себя чувствует: бразильский кофе в море, канадская пшеница в локомотивах, «общественный транспорт», повергающий город в агонию и так далее.
В Школе противоборствующие лагеря разделены столь же четко, как в крупных событиях, раздирающих сейчас общество. С одной стороны ученики, с другой – учителя. Одни, по определению, заинтересованы только в том, чтобы подготовиться к светлому завтра; другие занимают трон, который, как им представляется, они сами возвели. Из их черепной коробки могут выйти только нерушимые истины; свою уверенность они находят вот в чем: то, что было вчера, жило, существовало, – неопровержимо. Такова и дисциплина, которая будет преподаваться. Поскольку я с самого моего детства в полном объеме применял подобную методику во всех своих действиях, я не относился бы к ней столь враждебно, если бы со стороны Школы присутствовал следующий комментарий: «Вот что было сделано; а вот каковы причины; в сегодняшних обстоятельствах подобные решения уже не могут быть эффективными. Зато они доказывают, что разум всегда и повсюду созидал, производил новое, шел впереди, твердо опираясь на возможность. Внимательно рассмотрите возможность; установите ее природу и встаньте на подвижный трамплин (такой новый сегодня), чтобы прыгнуть вперед. Так вы станете настоящими, неоспоримыми и нужными». Поскольку возможность зачастую зависит от новых материалов, революционных технологий, совершенно новых программ, контакт будет установлен с ремеслами (сырье и оборудование), с потребностями (новое общество), с сознанием (этика нового времени). Вопреки этому, словно чтобы отгородиться от архитектуры, возвели «чертежную доску». Архитектура – это приведение в порядок. Действие совершится в мозгу; лист бумаги воспримет лишь технические значки, необходимые для выражения и передачи этой мысли. Но архитектура также способна достичь лиризма. Пропорция есть само средство архитектурного лиризма: объемы, профиль, поверхности, проходы, вместимость, смежность, освещенность. Чертежная доска выразит это в детальных эскизах, имеющих отношение лишь к вездесущей математике. Архитектура – это слепок общества; она строит пристанища. Что же это за общество и в чем его нужды? Чертежная доска воспримет лишь плод откровений: саму программу. Архитектура есть чистое творение человека. Но поскольку человек – это произведение природы, архитектура станет как бы ее логарифмом. Природа – ее законы, ее принцип восхитительной и гибельной организации, ее классификация, ее группы, ее бесконечное разнообразие, ее математика – запечатлеет свой урок в сердце архитектора, а не в размывках на чертежной доске.
Меня восхищает блестящая ловкость рук, присущая выпускникам Школы изящных искусств… Но мне бы хотелось, чтобы руке отдавала команды голова. Я признаю изящество архитектурных решений плана, фасада, объема. Но мне бы хотелось, чтобы над изяществом преобладал разум, а главное, чтобы он не был попран. Мне жаль, что работы Школы задуманы и изложены вне условий профессии и что учащиеся обращаются к современным технологиям лишь для того, чтобы совершить низкопробные чудеса: возвести то, что без них никогда не было бы построено или рухнуло бы, если бы использовались материалы, указанные на чертеже. Современность здесь опустилась до пугающего разбазаривания средств, исполняя роль подпорки для лишенной костей и мышц мысли, пустотелой идеи. Это породило иллюзорную, пустую архитектуру Школы изящных искусств.
Я прекрасно знаю, что выброшенным в реальную жизнь ученикам потом придется обзаводиться другими дипломами, без подписей и лестной символики: дипломами реальности. У некоторых это получится; но другие никогда не избавятся от своего «клейма»; и страна отныне обречена страдать от их пагубной деятельности, которая продлится лет сорок. В Нью-Йорке я сказал лауреату американской премии, выпускнику Школы, с которым познакомился на «Нормандии»: «Образование Школы изящных искусств самым толковым позволяет избавиться от него». И он с восторгом согласился.
Я думаю, что этот вид образования, пусть даже организованного под сенью Института и совершенно излишне завершаемого получением высшей награды, диплома, в сутолоке нового времени отдает недопустимой претенциозностью. Почему уделом архитектуры должно стать тщеславие, когда архитектуре следует быть не тщеславной, но разумной, точной и достойной? Впрочем, в наступившее новое время архитектура неслыханно распространяется на всё современное производство. Где архитектура? Везде! Пристанище – жилище и транспорт (дороги, металл, вода, воздух). Оснащение: город, ферма, подсобное хозяйство, порт, да еще оснащение жилища: домашнее оборудование. Форма: всё, к чему прикасаются наши руки и видят наши глаза, в этом мире новых материалов и функциональных организмов, который стремительно, в течение столетия, наполнил нашу жизнь мерцающими на свету живыми произведениями искусства.
Дадим ли мы дипломы, потребуем ли их за всю ту работу, что имеет право относиться к архитектуре и представляет собой
